Библиотека
Буддизм: история, каноны, культура
Жизнь во дворце
"Не презираю жизни я: но если жизнь и все, что в мире, минует как им наслаждаться ? О, если б старость и болезнь, и смерть живущим не грозила, тогда б я мог еще вернуться к обманам чувств и красоты..."
Радости жизни.
Сиддхартха стал жить во дворце с Яшодхарой в окружении нескольких тысяч благородных женщин. Пребывая среди них, они проводили жизнь, полную блаженства и наслаждений. Среди пиров и удовольствий достиг Бодхисаттва своего 29-летия.
Однажды Шуддходана увидел сон, что Сиддхартха уходит из дома. Проснувшись,он спросил дворцового служителя, пребывает ли его сын во дворце. "Да", — был ответ. Шуддходана задумался: "Видно, это знак, что он все-таки уйдет, по пророчеству Ашиты". Чтобы не допустить этого, он решил еще более украсить жизнь Сидцхартхи. Он начал возводить для сына три дворца: прохладный для летнего сезона, другой соответствующий сезону дождей, а третий теплый, для зимы. В каждом дворце предполагалось до 500 слуг. Когда бы и куда бы он ни шел, даже спускаясь или поднимаясь по лестнице, — всюду, эти люди, согласно приказу раджи, должны были его охранять. "Царевич не должен уйти незамеченным!" — говорил слугам царь.
Сам Сиддхартха Гаутама вспоминал впоследствии: "Я был знатен, бхикшу, я был очень знатен, чрезвычайно богат: для меня во дворце отца моего были устроены пруды, где цвели в изобилии водяные лилии и лотосы, розы и утпалы, благовонную одежду из тонкой ткани носил я. Из тонкой ткани был головной убор мой, верхнее и нижнее платье; днем и ночью осеняли меня белым опахалом из опасенья, что бы прохлада, зной, пылинка, или капля росы не коснулись меня. И было у меня три дворца: один для зимнего жилья, другой для летнего, а третий для дождливой поры года. И в последнем пребывал я четыре дождливых месяца безвыходно, окруженный женщинами, певицами и музыкантами. И тогда как в других домах рабов и слуг кормили грубым хлебом и едой, в доме отца моего им подавали рис, мясо и горячую пищу".
Зов памяти.
Некоторые боги, наги и другие существа забеспокоились: если Бодхисаттва задержится в плену этих удовольствий, то живые существа, которые должны достичь Пробуждения от проповеди нового Будды, скорее умрут, чем дождутся своей доли. Он должен покинуть дворец и уйти, стать Буддой... И вновь, как когда-то очень давно, из непостижимой глубины раздались звуки небесной музыки. Мелодия вдруг обрела словесный смысл: Будды десяти направлений и трех времен обращались к нему: "Давно, восприняв страдания живых существ, Ты произнес следующий обет: да стану я Прибежищем, Защитой и Спасением для всех, кто живет! О Герой, вспомни прежние жизни и прежнее небо, свой обет помощи живым существам. Время и час для тебя пришли, уходи, о великий Муни, из дома..." — слова унес ветер, но зов остался в сердце Сиддхартхи.
Давно манящее чувство, вновь, как в детстве, возникло в нем. Ощущение тайны возвратилось к нему. "Откуда я пришел? — думал Сиддхартха. — Как оказался в этом мире, среди звуков и блеска красок, среди сумятицы слов и снов? Есть ли какой смысл в том, что я попал в эту жизнь, или все бесцельно несется неведомо куда, как облака в небе? Странное это чувство, но если оно пробудилось, то от него не легко избавиться. Сиддхартха вдруг ощутил, что он несчастен, а та действительность, что его окружает, на самом деле тяготит, а иногда и глубоко нестерпима. В мире, пожалуй, есть "счастливые" люди, но это потому, что они достаточно не познали действительность, в которой находятся. Счастье, в конечном итоге, не более чем призрак...
Тут снова раздалась музыка, прекрасная мелодия, на этот раз певицы решили отвлечь Бодхисаттву от нахлынувших на него непонятных раздумий. И здесь, уже в земных звуках Он услышал тот же щемящий сердце мотив, вызвавший недавно тоску: "Три сферы мира подвержены увяданию и, не имея Прибежища, истребляются огнем смерти, живые не знают путей освобождения от окружающей их действительности. Они подобны пчелам, попавшим в кувшин с водой. Три сферы мира мимолетны, подобно осенним облакам. Жизнь коротка, как вспышка молнии в небесах, жизнь тает быстро, подобно высыхающему ручью... Звучала другая мелодия, но Бодхисаттва слышал в ней призывы будд и богов.
Слушая все это, Бодхисаттва избавился от своего забытья и направил свой ум к высшему просветлению. И тут же 32 000 дэвапутр возвали к нему, через шелест листьев: "О ты, высочайший из рожденных, пришло время подвигу. Вспомни пророчество Дипанкары... и позволь голосу Будды быть услышанным!"... Бодхисаттва, от нахлынувших на него чувств и мыслей, решил развеяться, собраться с духом и прийти к окончательному решению. Он сказал своему колесничему Чандаке: "Приготовь для меня колесницу, мы совершим прогулку по садам."
Первая встреча.
К радже подошел Чандака и изложил просьбу царевича. "Прекрасно, — обрадовался тот, — это должно от влечь его от раздумий". Он приказал ох ранять принца от неприятных зрелищ предполагалось, они поедут. Все было приготовлено, и Бодхисаттва вышел через восточные ворота. Колесницы тронулись, и придорожные красоты поплыли мимо неторопливой веселой процессии. В это время одно божественное существо, отозвавшись на душевный настрой Сиддхартхи, молнией пронеслось через все божественные сферы и мгновенно предстало перед самой колесницей принца, превратившись в дряхлого старца. Сиддхартха был поражен его видом и обратился к Чандаке: "Кто это там, впереди, у дороги, телом иссохший, на посох склоненный, дряхлый, седой и со взором угасшим? Что с ним, скажи мне, неужели внезапно зной иссушил его, или таким изначально рожден он?
"Был он иным, — ответил возница, — был он когда-то младенцем прекрасным, вскормленный матерью, любящей и нежной. Юношей был он, всем наслаждался. Все это было... Но минули годы, минули молодость, сила, веселье... Вот он, взгляни: его жизнь на закате". "Он ли один изменился с годами, или все мы, и сам я, подобными станем?" "Прав ты, царевич, нас всех ожидает старость: то общая участь живущих..." Страх охватил принца: так же, как грома раскаты пугают горное стадо и в бег обращают, так и царевича сердце мгновенно дрогнуло в страхе; вздохнувши глубоко, поник Он, взор Его застыл. Скорбь увядания и горе старости понял Сиддхартха, и сказал: "Прочь наслажденья! Веселье возможно ли там, где так скоро, где все, без изъятья, гибнут пред роком годов беспощадных? Мимо! Домой! Поверни колесницу! Что за веселье могу здесь найти я, если на нас надвигается старость, если короткие дни моей жизни мчатся, как в вихре опавшие листья?.."
В растерянности, удрученная странностями принца, процессия возвратилась назад в город. Сиддхартха переживал увиденное. Он начинал понимать, что не знает действительной окружающей его жизни. До сих пор ему старались преподносить ее с одной стороны, из покоев дворца, препятствуя видеть жизнь глазами открытыми.
Вторая встреча.
Через некоторое время он опять почувствовал необходимость выйти за пределы дворца и позвал Чандаку. По дорогам помчались слуги отца, очищая их от стариков, больных, хромых и увечных, странников и нищих. Когда все было приготовлено, Сиддхартха вышел через южные ворота, и колесницы тронулись, сопровождаемые песнями, танцами и многочисленной веселой свитой, впереди, сзади, со всех сторон. Балдахины спасали от зноя, сотни птиц, ярко оперенных, взмывали между цветущих гигантских ирисов и благоухающих деревьев. Сердце радовалось открывшейся природе, с прозрачной ясной синевой неба, обилием солнечного света и легким дуновением ветра, перебирающим мерно листья высоченных пальм, но молнии подобный дэвапутра предстал перед очами принца, превратившись в больного паралитика. "Кто это? — Сиддхартха не мог оторвать от него изумленного взгляда, — Чандака, кто это с телом негибким, чувств всех лишенный, дышащий с трудом, весь истощенный, со вздутым животом и сидящий в нечистотах, видом своим вызывая отвращение?"
Чандака взглянул и ответил: "Это, принц, больной пред тобою, весь он трясется от тяжкой болезни. Облик здоровый исчез, он уходит, помощь, приют и защиту утратил, нет для него их, и смерть его близко..." Сиддхартха был поражен его ответом, в ужасе отпрянул от зрелища больного и прошептал: "Как непрочны здоровье и сила, как ужасно болезни обличье, как же мудрец, увидя все это, может беспечно веселью предаться и не искать пути избавленья?"
Он приказал Чандаке вернуться в город. Люди разошлись. Сиддхартха вновь задумался под впечатлением увиденного. Появилось желание узнать еще как можно больше о том, что творится за дворцовыми стенами, постичь жизнь в ее полноте...
Третья встреча.
Спустя какое-то время вновь была запряжена колесница, вновь целую округу очистили от того, что не радует глаз и может удручить принца. В назначенный прекрасный день Сиддхартха вышел через западные ворота, и процессия двинулась как прежде под звуки чудесных мелодий, с представлениями актеров, шутками и беспечным смехом придворных. Дорога сначала тянулась мимо лотосовых прудов, где были украшены беседки, мостики, очаровательные островки с гуляющими забавляющимися людьми. Затем, у великолепной сандаловой рощи, повернули направо. Подобно сотне бесшумных молний несколько богов оказались перед самой колесницей Кумары, превратившись в четверых носильщиков, несущих тяжелую ношу, и в толпу рыдающих людей. Сиддхартха резко выглянул из балдахина, рукой приказал Чандаке приостановиться.
"Кто эти четверо с ношей тяжелой, убранной пышно цветами, венками? Кто остальные, идущие с ними, те, что в отчаянии стонут, рыдают?" — спросил Он дрогнувшим голосом. "Это умерший, — ответил Чандака, — это, о принц, мертвец пред тобою: сила и жизнь от него отлетели, мыслей нет более в сердце холодном, разум рассеялся, духом покинут, остов телесный увял и распался. Все, кому дорог он был, облеклись трауром черным, провожая его к месту сожженья. Неизбежно страдание это: каждый из тех, кто узнал час рожденья, должен познать и конец своей жизни..."
Смолкли смех и музыка, воцарилось тягостное молчание. Придворная свита была в недоумении; откуда здесь могло появиться это траурное шествие? Ведь везде стоит стража, которой строго приказано не пропускать ничего из подобного? Носилки с телом покойника пронесли мимо, и Сиддхартха воскликнул: "Вот он, конец всех живущих, а миром это не понято и забыто! Жестки сердца у людей, если могут они спокойно идти по дороге, к смерти ведущей! Назад колесницу! Времени, места здесь нет для веселья! Может ли миг пребывать беззаботным тот, кому общая гибель понятна?..."
Опять колесницы повернули ко дворцу. Двое всадников несколько замедлили шаг, попридержав коней, и подались назад, повернув к удалившейся похоронной процессии. Но сколько они ни скакали — они не встретили никого, словно никого и не было...
Размышления.
Сиддхартха прибыл во дворец в горестных раздумьях и размышлениях. Шуддходана же проявлял все большую сообразительность для создания новых соблазнов для юноши. Дворцы были построены с завидной быстротой, и хотя у Шакьев роскошь была не в особом почете, все же, нельзя было ступить и шага, чтобы не натолкнуться на ее присутствие. Все, что только было чудесного на земле Капилавасту и окрестностях, — все это появлялось во дворцах. Раджа тратился на дорогие приобретения в других землях. Изысканными вещами, искуссными творениями, изящными яствами и драгоценностями, редкими певчими птицами украшалась жизнь Сиддхартхи и Яшоды, для которой это было истинным наслаждением, ведь она не разделяла задумчивости и сомнений мужа.
Пламенеющими, ужас наводящими могилами, болотами мирских судеб, длинным лезвием бритвы, в мед погруженной, главою змеи, из нечистого сосуда выглядывающей, признаются мудрецами желания. Их свойства подобны отражению звезд на подвижной воде луны, отзвуку эха, в горах замирающему... Мгновение — вот вся их жизнь, иллюзия, марево знойной пустыни... Молодость минует. Разрушится тело, как дерево, молнией сраженное, как дом обветшалый... Как вырваться из-под влас ги старости, превращающей красоту в безобразие, блеск, силу, мощь и довольство — в немощь, прах и забвение? Как избежать старости, увядания, смерти — какой мудрец поведает об этом?..
А нескончаемая цепь смертей и рождений, смена бытия! Разлука с благами уже добытыми, с существами любимыми!. И нет возврата, нет воссоединения с ними, как листьям опавшим не соединиться с ветвями родными, как не остановиться и не повернуть вспять бег реки быстротечной!..
Попытки отвлечения.
Когда Яшода попыталась в очередной раз отвлечь его от сумрачных дум, которые, как она заметила, все чаще стали посещать мужа, то успеха она не добилась. Женщины затеяли какое-то грандиозное представление, и Яшода предложила Сиддхартхе принять участие в веселой игре. Он не проявлял интереса и отказался. Тогда она стала требовать, сказав, что он всех презирает, ее и окружающих, за предлагаемые ими дары, почитание и ласки. Недостойно кшатрия, — говорила она, — предаваться унынию. Что вообще с ним происходит? Сиддхартха возразил ей, что как раз наоборот, он не только никого не презирает, но более того, обеспокоен за судьбу каждого живого существа, в равной мере как и за нее... И нужно что-то делать, а не предаваться пустым забавам, бессмысленным играм в то время, как всех нас подстерегает опасность тления: "Надо мною — ужас дум о смерти! Покоя, самообладанья я не могу найти, а ты зовешь меня к забавам жалким!"
Тут сообщили, что закончены работы в зимнем дворце. Там все сияет и дышит заботой любящего отца, и не угодно ли супругам посмотреть и оценить убранство помещений? Яшодхара обрадовалась новому развлечению и уговорила мужа поехать.
Четвертая встреча.
В соответствующий день Сиддхартха, выйдя через северные ворота, с безучастным видом сел на приготовленное для него сиденье, источающее тончайшие ароматы цветочных гирлянд, и колесницы направились к Зимнему дворцу. Там все было сделано на славу, все оценили это. Только Сиддхартха смотрел на это очарование, как больной неведомой болезнью. Казалось, его ничто не радовало. На обратном пути, подобно молнии незаметной и бесшумной, возник перед ним один из дэвапутр, превратившись в нищего странствующего аскета с чашей в руках.
Сиддхартха моментально его заметил и, дав знак остановиться, спросил Чандаку: "Взгляни, Чандака, кто этот встречный — с ясным умом и уверенным взглядом, вниз он глаза опустил и неспешно в красной одежде с чашей шагает, в полном спокойствии и без гордыни?" "Это отшельник, шраман — ответил Чандака, — нищий странник, йогин, покинувший мир ради поиска Истины. Он отказался от существующих благ и желаний, тело подверг суровой аскезе, ум и речь у него дициплинированны, он в созерцании истину ищет, бродит, питаясь одним подаяньем, напрочь лишенный пристрастий и гнева..."
Впервые у Сиддхартхи зародилась надежда на получение ответов на мучившие его сомнения. Слова Чандаки произвели на него благотворное впечатление: "Мне по нраву ответ твой, Чандака, жизнь такую все мудрые хвалят, в ней покой обретают святые, в ней ответ для себя я вижу," — произнес Сиддхартха и подозвал к себе нищего аскета. "Расскажи мне, кто ты и чего ты ищешь?", — обратился Он к нему.
"Я человек, убоявшийся рождения и смерти, — произнес нищий, — ставший аскетом ради избавления от сансары. Желая избавиться от мира, подвластного перерождениям, я ищу блаженной и неразрушимой обители, в уединении от людей, живя где попало, у подножия дерева, в брошенной хижине, в горах или в лесу, без семьи, без надежды, я странствую по свету, ко всему готовый, отторгнув все страсти, презревши все внешние вещи, ища только высшего блага: к нему направлены все мои мысли..."
Вместе с пищей, которую Он положил в пустую чашу шрамана, зародился покой в сердце царевича. Он наконец решился на то, к чему готовился еще до рождения и что с убедительной необходимостью предстало сейчас перед ним как единственное решение после его мучительных раздумий. Вся эта жизнь иссякла, Он до конца понял ее.
Рождение сына.
Вернувшись, Он бросился к отцу, умоляя его отпустить в джунгли, к шраманам, но тот в ужасе запретил даже думать об этом и еще более укрепил стражу на всех постах. Теперь толпы танцовщиц и музыкантов ходили за принцем следом, а он, обозревая окружающее, бормотал: "Какое безумие, какое безумие! Мечты о красоте, чувственности... Все под мечом, висящим над головой, пред лицом трех чудовищ: старости, болезни и смерти — они отравляют любое наслаждение!"
Донесли весть о рождении сына. Ребенка назвали Рахула. После торжеств по этому поводу Сиддхартха с горечью подумал: "Вот и еще одна мучительная привязанность, от которой придется освобождаться.. ." Шудцходану же не покидало беспокойство: прорицатели предсказали, что Сиддхартха должен будет уйти через главные царские ворота. Тогда были сооружены очень большие, красивые двери, которые бесшумно открывали и закрывали более полусотни людей, предупреждавшие любой его шаг, но при этом не забывающие строгого приказа Шуддходаны: "Принц не должен уйти незамеченным!"
Образами влекущими, прекрасными, звуками, благовониями и внушениями приятными, прикосновениями сладостными пленяется мир в сетях времени. Полны всегда скорбями желания в основаниях своих: неразлучна со страхом, с битвами, с болями и печалями жажда желаний, обвивающая нас лиана жажды бытия, — и это навсегда!.."
